— Уж к чему, к чему, — усмехнулся Романов, — а к произнесению речей я готов в любое время года и суток. 40 лет партийного стажа это не шутка.
— Тогда вперёд, труба зовёт, — пошутил Кунаев. — С теми, кто голосовал за нас, тоже неплохо бы побеседовать — вдруг оппоненты кого-то перетянули за ночь на свою сторону…
— Это правильно, — задумался Романов, — займитесь, пожалуй, этим делом, а Капитонова я на себя возьму.
— Что вы там за детские игры устроили? — это были первые слова Чебрикова, он встретился нашей троице в коридоре перед комнатой заседаний. — Почему через меня нельзя было действовать?
— Извините, Виктор Михайлович, но нам продиктовала свои особенности оперативная обстановка, — вежливо, но твёрдо ответил за всех троих Романов. — Лучше перебдеть, чем недобдеть, чтобы потом не стало мучительно больно.
Чебриков искоса оглядел всех троих, а затем без слов скрылся за дверью. Романов тоже заглянул внутрь — там сидели ещё Алиев с Шеварднадзе и больше никого.
— Пойдемте покурим, — предложил Романов своим напарникам, — а там, глядишь, и остальные подтянутся.
Курительная комната, совмещённая с предбанником туалета, здесь была расположена в начале длинного коридора, так что если оставить дверь открытой, можно было видеть всех проходящих мимо. Через пять минут Романов углядел в проёме двери Соломенцева, двигающегося старческой шаркающей походкой.
— Мой выход, — загасил он сигарету в пепельнице, — а вы не пропустите Пономарёва с Капитоновым. — Михаил Сергеевич, можно вас на пару слов? — сказал он в спину тому.
— Григорий Васильевич? — обернулся он, — доброе утро! Как спалось?
— Спасибо, неплохо, — не стал вдаваться в детали Романов, — есть небольшой, но очень важный разговор к вам.
— Давайте поговорим, — сразу согласился Соломенцев, — худой мир, как говорит наша пословица, лучше доброй ссоры. Глядишь и договоримся о чём-то полезном.
Они зашли в пустующий кабинет напротив комнаты заседаний, и Романов сразу же взял быка за рога.
— Как вы относитесь к антиалкогольной кампании? Её же, если всё правильно понял, собираются запустить со дня на день.
— Неплохо отношусь, Григорий Васильевич… народ спивается, потребление спиртного на душу населения растёт, семьи разрушаются, дети рождаются с нарушенной наследственностью. Надо что-то делать.
— Совершенно с вами согласен, Михаил Сергеевич, — воскликнул с преувеличенной артикуляцией Романов. — Делать надо, но не рубить с плеча, а тщательно изучив проблему.
— Вы её уже изучили? — прищурился Соломенцев.
— Да, пришлось немного углубиться в тему, — Романов наконец перестал ходить туда-сюда и сел напротив. — Вы знаете, какой процент наполняемости бюджета обеспечивает водка?
— Догадываюсь, что немалый.
— Не просто немалый, а где-то под четверть, — веско заметил Романов, — и что будет, если мы с одного маха уберём эту доходную часть? Реформа же подразумевает кратное сокращение выпуска алкоголя.
— Наверно бюджету от этого лучше не станет, — заметил Соломенцев.
— Точно… это я уже не говорю о неизбежном всплеске самогоноварения… и как следствие пропажу из торговли сахара, его на самогон лучше всего раскупают. Плюс дополнительная напряжённость в обществе — зачем нам на пустом месте устраивать народные волнения. Плюс неудачная мировая практика по сухому закону — в США пытались его ввести в тридцатых…
— Да-да, помню, — прошамкал Соломенцев, — гангстеры, бутлегеры…
— Вот-вот, отменили всё это через несколько лет в связи с резким ростом преступности.
— Но в Финляндии, как я знаю, — возразил Соломенцев, — уже много лет есть что-то подобное сухому закону, но никаких народных волнений я там не припоминаю.
— Вы ошибаетесь, Михаил Сергеевич, — возразил Романов, — сухой закон в Финляндии имел место в 20-30-х годах, но давно отменён. Причины те же, контрабанда, самогоноварение, рост преступности. Сейчас там продают алкоголь, правда по очень высоким ценам. Поэтому финны ездят в соседние страны оторваться, так сказать, по полной программе. Я в Ленинграде насмотрелся на их художества по этой части.
— А вы что предлагаете? — наконец перешёл к конструктиву Соломенцев.
— Бороться с алкоголизмом необходимо, — твёрдо ответил Романов, — но с учётом всех возможных последствий. Повышать цены, это безусловно, но одновременно дать какую-то альтернативу народу — пьют-то сейчас от серой невзрачной жизни, алкоголь немного скрашивает действительность. И на мой взгляд лучше бы передвинуть удар на табак…
— Неожиданно, — произнёс Соломенцев, — почему на табак?
— Последствий для здоровья практически столько же, как от алкоголя, но вдобавок к этому надо приплюсовать огромные потери рабочего времени — перекуры же на заводах сейчас длятся чуть ли не больше половины рабочего дня.
— Хм, — хмыкнул Соломенцев, — возможно вы в чём-то и правы… но дорогой Григорий Васильевич, вы же не за этим меня сюда завели, чтобы про антиалкогольные кампании рассуждать?
— В корень смотрите, Михаил Сергеевич, — развеселился Романов.
— Ну так говорите прямо, что вам нужно, я очень внимательно слушаю…
Глава 6. Мартовский пленум (продолжение)
Мартовский пленум (продолжение)
— Михаил Сергеевич, — просто взял и сказал Романов, — проголосуйте сегодня за меня. Обещаю, что вы не пожалеете о своём выборе.
— Давайте подробности, Григорий Васильевич, — вздохнул тот, — зачем мне менять своё мнение (я же уже голосовал один раз за Горбачёва), почему я не пожалею? У вас ровно, — он посмотрел на наручные часы, — пять минут.
— Хорошо, постараюсь уложиться, — не стал упираться Романов. — Начну с того, что наша страна всегда лучше себя чувствовала при жёстких волевых правителях, нежели при республиканском и либеральном образе жизни. Примеры? Пожалуйста — вспомним смутное время, там же кажется вместо одного царя коллегиальное правление имело место, Семибоярщина. А в итоге что? Разгул преступности, разбойники, людоедство и поляки в Кремле. Ещё можно вспомнить период от февраля до октября 17 года — до чего довело страну так называемое Временное правительство своими непродуманными либеральными реформами.
— Да, тогда никому хорошо на Руси было, — подтвердил Соломенцев, — ни в Смутное время, ни в 17 году.
— И в противовес этому вспомним правление Петра Алексеевича — да, суровый был царь и жестокий, но ведь страна сделала настоящий рывок в будущее, которым мы до сих пор пользуемся. Опять же товарищ Сталин… можно сколь угодно долго рассуждать о культе личности и 37-м годе, но ведь он буквально за волосы вытащил страну из феодализма в современное индустриальное общество.
— А я вам возражу, — вдруг ответил Соломенцев, — Александр 1-й был либерал, которых поискать, однако всё у него сложилось замечательно — и Наполеона победил, и территории прирастил, и реформы какие-никакие провёл.
— Верно, — на секунду задумался Романов, — но все разговоры о его либерализме можно завершать 1812 годом. Во время и после разгрома французов он действовал уже как жёсткий авторитарный правитель. Вспомните аракчеевские поселения, это же тоже период правления Александра.
— Допустим, вы меня убедили, — произнёс Соломенцев, — но это всё замшелая история, как она относится к сегодняшнему пленуму ЦК?
— Самым прямым образом, — твёрдо сказал Романов, — Михаил Сергеевич (не вы, а Горбачёв) хороший человек и замечательный работник, но, к сожалению, по складу характера он довольно мягок и внушаем. И тяготеет к либеральному образу мыслей, включающему непродуманные реформы. Первую намеченную реформу, антиалкогольную, мы уже с вами обсудили — она не принесёт стране ничего, кроме убытков в бюджете и нарастания озлобления масс. Но это же только начало… краем уха я слышал, что готовятся ещё две реформы…
— Да-да, — рассеянно ответил Соломенцев, — я тоже слышал — одна по борьбе с нетрудовыми доходами, а вторая о самостоятельности предприятий.
